Юрий Павлов, Светлана Погорельская

Роль Германии в Балканском кризисе

Germany's Role in the Balkan Crisis. Yuri Pavlov, Professor, Head of the World Political Process Chair at the Philosophy Department, Moscow State University. Svetlana Pogorelskaya, Doctor of Philosophy, University of Bonn, Bonn, Germany.

    Утверждение, что мир перешел в качественно новое состояние целостности, сегодня уже воспринимается аксиоматично. Ныне ни одно значимое событие, совершающееся на земном шаре, не проходит бесследно для всего человеческого сообщества: оно рождает "волны", охватывающие всю систему мировых связей, локально или глобально влияя на развитие мирового политического процесса.
    Однако сама по себе констатация целостности мира еще не означает качественного раскрытия происходящих явлений. Важно выяснить, что изменилось в мире в связи с переходом на новую ступень истории, какие новые черты приобрело человечество, его отдельные социальные и политические образования. В связи с этим возрастает необходимость философского и политического исследования целостности мира.
    Мы можем констатировать, что в последнее десятилетие произошли весьма существенные изменения в онтологической картине целостного политического мира. Старая методология исследований сохраняет свои сильные позиции и полагает себя достаточной для анализа нового чрезвычайно сложного состояния. Но она не способна воспринять то новое, что возникло в мире. Наши старые гносеологические представления о произошедших изменениях значительно отставали от отражения сложившейся реальности. В изменившихся исторических условиях в существенном дополнении и развитии нуждается и аксиология, задача которой определить, какие ценности и идеалы могут обеспечить движение общества по пути прогресса.
    Важным поворотным моментом в истории человечества становится глобализация, связанная с ослаблением сил и институтов предшествующих моделей развития. С каких позиций следует оценивать происходящие события?
    С одной стороны, очень много говорится о транснационализации, глобализации мира, а с другой стороны, все чаще выражается мысль о том, что в глобальной модели мире нет механизма обратной связи, что глобализация направлена на ликвидацию всех противостоящих режимов, всех врагов и любого внутреннего сопротивления, для чего используются самые различные методы. Осуществляется стратегия доминирования; страны, не вошедшие в ядро, превращаются в полигон для испытаний.
    Существенным недостатком исследований международных отношений предшествующего этапа развития являлось то, что они осуществлялись на базе теорий среднего уровня, что не позволяло выявлять подлинные тенденции развития мира как на глобальном, так и региональном уровнях. Поэтому и исследования событий, происходящих в Европе, проводимые в настоящее время, в известной мере страдают узостью, схематизмом и догматизмом. Мы постараемся рассмотреть становление внешней политики объединенной Германии на примере Балканского кризиса, преодолев эти ограничения. Именно на Балканах традиционно пересекались геополитические интересы европейских держав.¹ (Genscher H.D. Erinnerungen. Berlin, 1995. SS. 927-929.)
    Бесспорно, что объединенная Германия активно включилась в решение проблемы как регионального, так и глобального лидерства, рассчитывая прежде всего на массовое использование силы. Обычно, проводя гегемонистскую политику, господствующая держава выдает свои интересы за интересы других стран. Специфика современности состоит в том, что управление может осуществляться при видимом сохранении другими странами и народами формального суверенитета. Косвенные методы управления на нынешнем этапе гораздо эффективнее грубых, силовых приемов.
    Гегемонизм связан с властью, насилием, военным взаимодействием, суверенитетом, национальными интересами и национальной безопасностью.
    Исходной предпосылкой поведения ФРГ по отношению к Балканам является власть как способ обеспечения преимущества посредством лишения другой стороны ее целей и воли, самостоятельности действий, суверенитета, превращения своей собственной воли и интересов в интересы объекта воздействия, добровольно следующего им.
    Президент США, выступая 12 июня 1999 г. с речью перед Бранденбургскими воротами, заявил, что объединенная Германия является ключевым европейским партнером США в создании нового мирового порядка.
    Однако, как указывал на Симпозиуме по Балканской войне в Югославии Т.B. (Билл) Карр: "Факты... опровергают возможность осуществления такого утопического представления. Многие европейские лидеры и аналитики замечают, что немецкие акции, начиная с падения Берлинской стены, в значительной степени служат только себе и скорее дестабилизируют Европу, чем укрепляют европейское единство и стабильность на континенте. Сотни тысяч людей убитых, искалеченных, ставших бездомными и беженцами в бывшей Югославии, становятся непосредственными свидетелями нескрываемой программы активности Германии на Балканах, которая с 1991 года пользуется, сознательно и подсознательно, поддержкой двух последовательных правительств США.²
    На протяжении текущего столетия Германия занимала особое место среди европейских держав. В период "холодной войны" ФРГ рассматривалась как своего рода плацдарм Запада против социалистических стран.
    Несмотря на то, что прошло более десяти лет после объединения Германии, в российской политологии наблюдается определенный дефицит исследований, посвященных германской проблематике. До сих пор не преодолена тенденция рассматривать объединенную Германию как своего рода расширенную на восток ФРГ со всеми присущими ей внутренними стандартами и внешнеполитическими параметрами, как страну сильную экономически, но пассивную и несамостоятельную в своей внешней политике, следующую в кильватере политической линии Запада, определенной США. Между тем объединенная Германия - это качественно новая держава. Речь идет не только о достижении "критической территориальной массы", превращающей ФРГ из "Западной Германии" в центральноевропейский центр силы, но и об основополагающих политических, экономических, духовных изменениях, обусловленных как внутриполитическими факторами - следствием объединения двух немецких государств, - так и новыми внешнеполитическими реальностями.
    В начале девяностых годов предполагалось, что объединенная Германия является своего рода продуктом процесса одностороннего поглощения ГДР Федеративной Республикой, которая, увеличившись таким образом "количественно", не утрачивает и не меняет своих "качественных" основ. Однако за последние годы в прессе все чаще встречается выражение "конец Боннской республики", или, как ее иной раз называют, "Боннской идиллии". "Конец Боннской республики" означает не только официальный переезд правительства и парламента в Берлин, но и начало качественно нового этапа развития, некоторые тенденции которого можно увидеть уже сейчас.
    Об одной из этих тенденций говорил Т.В. Карр: "Германия вернулась к некоторым из своих традиционных стратегических целей... Если составить карту Европы, которая отражала нынешние зоны экономического и военного влияния немецкого государства, то выявилось бы поразительное сходство с картами Священной Римской империи, Австро-Венгерской империи, а также с теми картами, которые Гитлер в свое время, в 40-е годы составил в Третьем Рейхе. Однако южнее "немецкой зоны", охватывающей Албанию на западе, затем Македонию, Болгарию, Румынию, Молдову, а также Украину на востоке, располагается другая зона, которой США уделяет особое внимание. Правительство США считает, видимо, этот южный пояс регионом собственных экономических интересов. Хотя неизвестно, имеется ли договоренность между Германией и США о разделе Европы на две зоны, их акции на Балканах и в южном поясе могут рассматриваться как сильные косвенные доказательства раздела Европы между двумя великими державами грядущего столетия".³
    Не вызывает сомнений, что внешняя политика "Берлинской республики" во многом будет отличаться от внешней политики старой ФРГ, даже если основополагающие, оформившиеся за последние годы внешнеполитические приоритеты, как, например, трансатлантическое сотрудничество и европейская интеграция, не претерпят существенных изменений. Самостоятельных политических шагов в ближайшие годы следует ожидать не в стратегически важных вопросах, в которых страны западного альянса солидарны друг с другом, а прежде всего в тех вопросах, где не существует единства мнений, и где Германия может получить шанс политического лидерства. "Прерванные национальные традиции, о которых после объединения Германии так охотно рассуждали теоретики, связывая свои рассуждения с ролью, которую Германия могла бы сыграть в международных конфликтах - от Персидского залива до Югославии, - так же естественно, как играют свои роли Англия и Франция, возобновляются с учетом существующих политических реальностей."⁴ "Становление немецкой геополитики, которая на новом уровне во многом будет опираться на исторические, традиционные для Германии внешнеполитические интересы, неизбежно."⁵
    В связи с этим важность балканского региона не вызывает сомнений. Здесь, с распадом Югославии и национальными войнами, впервые после столь долгого перерыва нашли выражение традиционные пространственно-политические интересы европейских держав, и именно здесь объединенная Германия впервые заявила о себе как о новой политической силе.
    Толчком к усилению дебатов о будущем немецкой внешней политики послужила война в Персидском заливе в начале 1991 г., в которой Германия оказала солидную экономическую поддержку западным союзникам. Эта поддержка дала сторонникам новой активной внешней политики повод для разговоров о "дипломатии чековой книжки", о "немецком провинциализме" и "изоляционизме".⁶
    В дискуссиях по внешней политике Германии, относящихся к периоду 1990-1991 гг., обсуждались вопросы возможного участия бундесвера в военных конфликтах за пределами границ НАТО. Как известно, немецкая конституция не предусматривала таких возможностей. Консервативная коалиция пыталась добиться внутриполитического консенсуса по поводу участия немецких вооруженных сил хотя бы в рамках ООН. Социал-демократическая оппозиция соглашалась на участие бундесвера лишь в тех акциях ООН, которые не носят военного характера. В научных и публицистических статьях того времени обсуждаются такие понятия как "новые задачи", "новое будущее", "новые ориентиры". И особенно часто предметом дискуссии становится "возросшая ответственность".
    Тезис о "возросшей ответственности" новой Германии был выдвинут консервативными политологами и впоследствии широко использовался правящей консервативно-либеральной коалицией.⁷
    Сторонники сильной внешней политики выдвинули тезис "возросшей ответственности" объединенной Германии по сравнению с "исторической ответственностью", которую несла бывшая ФРГ. Понятие "историческая ответственность" Германии складывалось из двух составляющих: Германия как страна, ответственная за возникновение Второй Мировой войны, и Германия как форма демократии в послевоенные годы. "Возросшая ответственность" выходила за рамки ответственности "исторической". Она предполагала модификацию в определенной степени некоторых основополагающих и зафиксированных в конституции внешнеполитических принципов, базирующихся на "историческом опыте", или даже полный отказ от них. Тезис о "возросшей ответственности" опирался преимущественно на пространственно-географический фактор и был первым шагом на пути формирования немецкой геополитики.
    Несколько позже было сформулировано положение о том, что Германия как "цивилизованная держава" должна служить примером прочим государствам и в качестве "индикатора" и двигателя сотрудничества воздействовать на международные отношения с целью придания им более цивилизованного характера.
    "Эта политика явилась первым самостоятельным шагом объединенной Германии, оказавшим решающее воздействие не только на развитие политических процессов на Балканах, но и на всю сложившуюся в послевоенный период систему отношений между странами западного альянса."⁸
    Инициированное Германией признание независимости Хорватии и Словении является более чем спорным и получило неоднозначную оценку даже на Западе. Характеризуя предшествующие этому события, Т.В. (Билл) Карр указывает: "Достоверные разведывательные источники утверждали в 1990 году, что господин Туджман тайно побывал в Федеративной Республике Германии в 1988 году, где встретился с канцлером Колем и остальными министрами правительства. Цель визита заключалась в определении совместной политики раздела Югославии, которая приведет к созданию нового независимого государства Хорватии с международными границами, которые установил немецкий канцлер Адольф Гитлер в 1941 году. На встрече в Бонне немецкое правительство обещало политическую, финансовую и секретную военную поддержку отделению Хорватии от Социалистической Федеративной Республики Югославии.
    Разведывательные источники утверждали, что такая акция полностью совпадала с немецкими стратегическими целями на Балканах, подразумевающими включение католической Хорватии и Словении в германскую экономическую зону и обеспечение, таким образом, прямого выхода на Адриатическое и Средиземное море и статуса нации наивысшего благоприятствования среди арабских нефтедобывающих государств".⁹
    Активные и, как полагали критики, поспешные и недостаточно обоснованные действия немецкой стороны на этом этапе югославского кризиса были в то время критически оценены рядом ее союзников. В начале кризиса существовали опасения, что признание двух республик может привести к эскалации гражданской войны на территории бывшей Югославии. Однозначно негативную позицию по отношению к немецкой инициативе занял Генеральный секретарь ООН. О возможном ухудшении политической ситуации в Югославии в случае признания двух республик предупреждали Бонн уполномоченный ООН Сайрус Венс и посредник ЕС в Югославии лорд Карингтон. Сам факт признания Германией Хорватии и Словении 19 декабря 1991 года был оценен не только США, но также Францией и Нидерландами как нарушение единой политики западных держав.
    Истинные причины, побудившие немецкую дипломатию пренебречь предупреждениями союзников, будут преданы гласности, вероятно, лишь спустя долгое время в трудах историков. Официальным мотивом была необходимость скорейшего прекращения вооруженных действий и признание ошибочности тактики мирового сообщества, направленной на посредничество и урегулирование конфликта при сохранении территориальной целостности Югославии. В единой Югославии, по мнению немецких экспертов, сохранялась возможность сербской гегемонии, и следовательно, сохранялась вероятность новых конфликтов. Геншер выразил твердую уверенность в том, что признание двух бывших республик в качестве самостоятельных национальных государств положит конец конфликту, корни которого, как он полагал, лежат в Сербском имперском гегемонизме.¹⁰
    Можно предположить и наличие внутриполитических стимулов - классическую политику сплочения нации путем успешных внешнеполитических инициатив. "Новая немецкая политика позволяет усмотреть новое немецкое самосознание".¹¹
    Успех своей инициативы немцы пытались представить в качестве успеха Европейского сообщества в целом, которое, благодаря решительности немцев, преодолевших сопротивление своих западных союзников, доказало свою внешнеполитическую действительность и "выиграло в доверии".
    Обвинения, которые предъявлялись Германии в связи с ее политикой в Югославском кризисе, концентрировались преимущественно на той негативной роли, которую сыграло поспешное признание двух "национальных" государств в дальнейшем развитии сепаратизма и этнических конфликтов на территории бывшей Югославии.¹² Первая серьезная внешнеполитическая инициатива объединенной Германии привела к длительной гражданской войне, боснийскому кризису, этническим чисткам и политическим беженцам, которых пришлось принимать европейским странам, и в первую очередь, самой же Германии, на что она впоследствии неоднократно жаловалась.
    Поспешность боннских политиков в поддержании хорватов - бывших союзников Гитлера, поддержка мусульман в Боснии наводила политических наблюдателей на размышления о будущем характере внешней политики объединенной Германии.
    Несколько лет спустя перед лицом этих обвинений Германия попыталась представить свои действия на Балканах в новом свете.¹³ Теперь уже полностью отрицалась ответственность Германии за кризис западной политики в Боснии и дальнейшую эскалацию этнических конфликтов; делались попытки обвинить Англию и Францию в том, что они своей поддержкой Сербии способствовали разжиганию гражданской войны.¹⁴
   В ходе дебатов о новой внешней политике Германии, особенно в период первой войны в Персидском заливе, неоднократно отмечалось отсутствие внутриполитического общественного консенсуса в вопросах внешней политики, и это отсутствие истолковывалось как фактор, парализующий активную внешнеполитическую деятельность. Большую роль в создании Югославского кризиса сыграли немецкие средства массовой информации.¹⁵ Их позиция в первый период Югославского кризиса вошла в противоречие с былыми принципами "исторической ответственности". Негативная роль СМИ в нагнетании антисербской истерии отмечалась позже даже немецкими политологами. Отто фон Габсбург отметил в 1992 году, что общественное мнение практически ограничивалось двумя крупными газетами "Die Welt" и "Frankfurter Allgemeine" (Die Zeit. 1993. 25 Januar).
    Анализ статей в "Frankfurter Allgemeine" этого периода и более поздних, периода боснийского кризиса, позволяет проследить интересную тенденцию: систематически повторяются требования начать поставки немецкого оружия в Хорватию, затем появляются призывы к военной интервенции против сербов. Следует отметить, что "Frankfurter Allgemeine", читаемая преимущественно немецкими интеллектуалами, как правило, отличалась объективностью и многосторонним анализом политических событий (MAZ. 22 August).
    Освещение событий в конце 1991 года немецкими радио и телевидением по характеру напоминали сводки с фронтов и способствовало созданию "военного настроения" в Германии. Позднее, в декабре 1994 года немцы попытались повторить подобное, правда, в более ограниченном масштабе, по отношению к "русским" - в связи с чеченским кризисом. СМИ заняли аналогичную позицию в пользу чеченцев, вспоминались имевшие место исторические связи.
    Репортажи о зверствах сербов при осаде хорватских городов сменяли друг друга. Сообщения о военных действиях хорватов практически отсутствовали. Критиковался авторитарный национализм Милошевича в Сербии и полностью умалчивался авторитарный национализм Туджмана. Интересным является то единство, с которым правительство и оппозиция обрушились на Сербию как на единственную виновницу гражданской войны, причем правые оценивали сербов как "национал-коммунистов", а левые как "фашистов". В считанные месяцы, путем броских газетных клише и односторонних телевизионных репортажей был сформирован классический образ врага. Этнический конфликт между сербами и хорватами в многонациональном государственном образовании (Югославии) изображался как империалистическая война национал-шовинистского государства Сербии против западного (германского) культурного сообщества Хорватии и Словении. Ярлыки "сербский империализм", "сербские агрессоры" не сходили с газетных страниц.¹⁶
    Впоследствии, объясняя этот взрыв ненависти к "сербам" (не к политикам и военным, а к народу в целом), исследователи полагали, что события в Югославии дали выход психологической вражде к Сербии, которая являлась соперницей Германии в двух мировых войнах.¹⁷ "Мы дошли до того, что политические ориентиры Германии первой половины двадцатого века вытесняют все, чего мы достигли в его второй половине" - жаловался позже социал-демократический политолог.¹⁸
    Спорным является высказанное некоторое время спустя рядом немецких исследователей мнение, что немецкая политика в Югославском кризисе представляла собой классический пример влияния прессы на процессы принятия политических решений. Инсценировка политики средствами массовой информации или же, напротив, политический заказ на определенное освещение событий предусматривают, как правило, пассивность общественности. В данном же случае речь шла скорее о взаимном влиянии. Не только государственные СМИ, но и интегрированные в систему политических отношений солидные частные издания выражали в своих публикациях - не столько по заказу, сколько исходя из существовавших в обществе политических и духовно-психологических установок - потребность в первой, сильной, самостоятельной Германии, великой державе, с которой считается все мировое сообщество.
    Потому все большую актуальность для российских политологов представляет исследование немецкой политики. Характерное для начала 90-х годов преувеличение роли США в мировом развитии и соответственная направленность российской политологии не отвечают более реальному развитию мирового политического процесса.