Ирина Звягельская

Косово и Чечня: сходство и различия

Kosovo and Chechnya: Similarity and Distinctions. Irina Zvyagelskaya, Professor, Vice-President, Russian Center for Strategic and International Studies, Moscow.

n attempt is made to analyze common features and particularities of the conflicts in Chechnya and Kosovo. The author considers methods of handling, factors of development to crisis stages, and problems of political settlement of these conflicts. In spite of a similarity between some features, the conflicts differ seriously from each other. NATO operations in Kosovo and Russia's actions in Chechnya are functionally of dissimilar natures. Essential differences in the nature and in the degrees of political mobilization within Albanian and Chechen societies, in the levels of their self-organization and internal unity are emphasized. Accordingly, the dynamics of these conflicts differ from each other, as do the amplitudes of involvement and levels of internationalization. However, in neither case can military measures bring stability. They can have only a temporary effect. Settlement of both conflicts requires a political solution. Given that ethno-territorial conflicts are appearing with increasing frequencyin the foreground of world politics, the very stability of the international relations system depends on whether the international community can learn to react to them in an adequate way.

Введение

    Военная операция НАТО в Косово и действия российских войск в Чечне часто становятся предметом сравнений. Многие аналитики на Западе неоднократно утверждали, что Россия, столь резко выступавшая против вооруженных акций НАТО (хотя и принявшая участие в миротворческих усилиях после завершения стадии массированных бомбардировок), не только взяла на вооружение тактику Североатлантического блока, применив ее в Чечне, но и вышла за рамки адекватного применения военной силы.
    Действительно ли сходство двух ситуаций столь несомненно? Принципиальное различие между ними становится очевидным сразу: в Югославии НАТО, не имея санкции ООН, вело вооруженные действия против суверенного государства с заявленными "гуманитарными" целями; в Чечне Россия воюет на своей территории, пытаясь разгромить террористов, подавить сепаратистские тенденции и обеспечить собственную территориальную целостность.
    Существуют, однако, видимые параллели между Косово и Чечней. Так, в обоих случаях речь шла о наличии сильного сепаратистского движения на этно-конфессиональной основе, которое опиралось на собственные вооруженные группировки. Оказываемое албанцами и чеченцами давление соответственно на Белград и Москву вынуждало центральные федеративные власти прибегать к жестким ответным шагам. В данном случае режим Милошевича оказался жертвой собственных амбиций, которые он был не в силах реализовать. Стремление к сохранению территориальной целостности обеспечивалось жесткими мерами, которые вызывали лишь рост ответного сопротивления. Ельцин также пытался изменить ситуацию в 1994-1996 гг. путем вооруженных действий, которые не принесли военного успеха, не смогли обеспечить надежных политических договоренностей и, как следствие, обозначили политическую слабость режима. Нерешенность проблемы Чечни в конечном итоге привела к началу новой военной кампании.
    C формальной точки зрения, к общим чертам обоих конфликтов можно отнести следующие:

• по своим функциональным признакам конфликты являются этно-политическими;
• оба конфликта развиваются на основе сепаратизма;
• в обоих конфликтах присутствует религиозная составляющая - противоречия между мусульманами и православными, хотя конкретное выражение межконфессионального противостояния и уровень его напряженности серьезно отличаются;
• в обоих конфликтах проявляются различия политической культуры у противостоящих сторон, хотя в случае с Чечней они более глубоки;
• в обоих случаях военное решение было выбрано в качестве метода "урегулирования" проблемы;
• одним из результатов обоих конфликтов стала такая гуманитарная проблема как беженцы.

    Вместе с тем, если рассматривать эти конфликты исключительно с точки зрения применяемых схем управления (management), то на первый план выходят различия между ними.

Методы управления конфликтом:
вариант Чечни и Косово

    Косовский конфликт с 1997 г. был помещен в международный контекст. К решению проблемы активно подключились Контактная группа по бывшей Югославии, ООН, ОБСЕ, НАТО, а также руководство отдельных стран. В то время как США предлагали применить к Белграду жесткие меры, вплоть до введения экономических санкций и военной интервенции, тем самым оказывая давление на сербскую сторону, Франция и Германия выступили с мирной инициативой, сводившейся к предоставлению Косово "промежуточного статуса". Оба подхода были неприемлемы для Белграда, стремившегося с помощью военного давления остановить рост центробежных тенденций в Федерации. Контактная группа приступила к организации переговоров по урегулированию кризиса в Косово.¹
    Европейские державы и Соединенные Штаты не могли не воспринимать очередной кризис на Балканах как весьма серьезную угрозу безопасности на всем континенте. Дестабилизация обстановки грозила изменить существующие границы, вызвать вынужденные миграции населения и, в конечном итоге, выйти из-под контроля. Вместе с тем, в подходе стран-членов НАТО к ситуации в бывшей Югославии, несомненно, присутствовало также стремление "наказать" режим Милошевича, который никак не вписывался в складывающуюся устойчивую европейскую систему, оставаясь жестко авторитарным и непредсказуемым. В связи с этим, а также пытаясь подготовить благоприятный настрой общественного мнения, в западных средствах массовой информации утверждалось, что косовары борются за автономию - сепаратистский характер движения практически замалчивался. На самом деле албанцы пользовались автономией, которая была ограничена Сербией в 1990 г. после того, как краевая скупщина, провозгласившая отделение Косово от Югославии, была распущена. Еще в 1991 г. на референдуме они единодушно высказались за создание независимой республики, и этой цели с различной степенью жесткости и радикализма добивались партии и организации, представляющие национальное движение косовских албанцев.
    Сепаратистские настроения характерны и для Чечни, которая в рамках Российской Федерации имела статус национальной республики и могла требовать повышения своего статуса в РФ по типу Договоров, заключенных с Татарстаном и Башкортостаном. Однако расширение самостоятельности в рамках федерации вовсе не входило в планы ни косоваров, ни чеченских руководителей: одни пытались воспользоваться ослаблением авторитарного режима (в Югославии), другие крахом авторитаризма в России в борьбе за отделение и независимость.
    Откровенный сепаратизм поставил перед Белградом и Москвой сходные задачи обеспечения территориальной целостности государства и подавления мятежных настроений. Однако, несмотря на принципиальные различия между ними, ни Белград, ни Москва оказались не готовы к поискам политического решения проблемы. Впрочем, в этом они не были оригинальны - опыт Азербайджана в Нагорно-Карабахском конфликте и опыт Грузии в грузино-абхазском конфликте также представляли собой малоэффективные попытки применения силовых методов для обеспечения территориальной целостности собственных государств при игнорировании превентивных политических мер.
    Российское руководство поздно и неадекватно отреагировало на развитие ситуации в Чечне, на протяжении некоторого периода закрывая глаза на сепаратизм и недемократичность чеченского национально-освободительного движения. Становление новой российской государственности и режима происходило в борьбе с партийной номенклатурой. Дудаев и его соратники подходили на роль "разрушителей" как нельзя лучше. Судя по всему, российские лидеры полагали, что контролируемый военный нажим чеченцев на постсоветские элиты на Кавказе облегчит проведение российской политики на пространстве бывшего Советского Союза.
    Российский режим предпочел игнорировать тот факт, что приход Дудаева к власти был не конституционным, а скорее напоминал вооруженный мятеж, и не принял никаких действий (в то время можно было обойтись полицейскими мерами или даже угрозой их применения), чтобы восстановить законную власть и провести демократические выборы. Такую "мягкость", столь мало характерную для режима Ельцина, разгромившего в 1993 г. собственный Верховный Совет, можно объяснить следующими соображениями:

• уверенностью, что режим Дудаева сохранит лояльность Москве, а при появлении признаков неповиновения его можно будет легко контролировать, используя прежде всего экономическую зависимость от федерального центра;
• необходимостью считаться с демократически настроенной российской интеллигенцией, которая в то время была наиболее ревностным сторонником Ельцина, и которая восприняла бы нажим на Дудаева как давление на борющийся за освобождение чеченский народ;
• ориентацией на укрепление связей с Западом, где даже ограниченные полицейские меры были бы интерпретированы как ренессанс российского имперского подхода.

    В результате столь легко установившие свой контроль над республикой Дудаев и его сторонники начали действовать уже без оглядки на Москву. Тем более, что она, со своей стороны, то ли недооценивая случившееся, то ли уверенная в своей силе, то ли под влиянием все более захлестывавшей страну коррупции, когда наличие "черной чеченской дыры" позволяло осуществлять миллиардные обороты, не предприняла действий для того, чтобы политически и экономически обуздать насаждавшийся в Чечне сепаратизм, который на деле в начале 90-х гг. не являлся целью для значительной части населения.
    Таким образом, если военным действиям НАТО в Косово предшествовал период переговоров и политической активности, то в российско-чеченских отношениях политическая стадия оказалась настолько сжатой и несущественной, что они переросли в 1994 г. в вооруженные действия крайне быстро, сразу достигнув уровня масштабного военного конфликта. Поскольку переход к массированному применению военной силы осуществлялся в отсутствии проработанных политических контактов и переговорного процесса, то в отличие от ситуации вокруг Косово в российско-чеченском конфликте не было срыва переговорного процесса, который мог бы формально оправдать переход к более жестким методам давления на не склонную к компромиссам сторону.
    Еще одно принципиальное различие между обоими конфликтами заключается в конфигурации вовлеченных в них сторон. Как уже отмечалось, в косовском варианте произошла сравнительна быстрая интернационализация конфликта. Заинтересованность отдельных держав и международных организаций в его урегулировании определила наличие посредников, которые пытались найти компромисс между конфликтующими сторонами. Вместе с тем именно заинтересованность третьей стороны в определенном исходе конфликта сыграла и негативную роль, подготовив почву для военной акции, хотя и не сделав ее легитимной в глазах значительной части международного сообщества.
    Российско-чеченский конфликт на всех этапах оставался двусторонним, несмотря на попытки ОБСЕ на первом этапе внести свой вклад в урегулирование. Хасавьюртские соглашения были результатом соглашения между двумя сторонами. Переговоры велись после завершения военных действий и не включали посредников.
    Наиболее явные различия между двумя конфликтными ситуациями проявляются при рассмотрении механизма их перерастания в кризисные стадии, а также при определении возможных направлений урегулирования.

Перерастание в кризисные стадии

    Одна из главных причин, определивших специфику чеченского конфликта и его отличие от югославских событий, заключается в своеобразии чеченского общества, резко усилившемся после "революции Дудаева". В отличие от относительно сплоченных косовских албанцев чеченцы оставались глубоко расколотыми не только по традиционному тейповому признаку, но и по региональным признакам (равнинная и горная Чечня), политическим пристрастиям, ориентациям и т.п. Чеченское общество, оставаясь глубоко неоднородным, оказалось не способным к политической мобилизации.
    В Косово в начале 90-х годов сформировались албанские политические партии со своими программами, нацеленными на то, чтобы обеспечить равноправное положение албанцев в Сербии. К ним относились Демократическая лига Косово, Демократическая мусульманская партия реформ, Партия демократического действия, Социал-демократическая партия Косово и другие.
    После того, как в Чечне генерал Дудаев разогнал Верховный совет республики и под дулами автоматов организовал свои выборы, созданные там политические партии и организации стали играть маргинальную роль. Ни разработанной концепции независимости, ни политической сплоченности не просто под известным лозунгом "Чечня - субъект Аллаха", а на основе продуманной стратегии в Чечне не было. Все это заменила поддержка Дудаева, обладавшего харизмой, но не стратегическим видением.
    В Косово начальные этапы борьбы за независимость осуществлялись в политических рамках. Достаточно вспомнить организованный албанцами в 1991 г. референдум о создании независимой республики, выборы в мае 1992 г. президента, которым стал лидер ДЛК И. Ругове, и парламента. На выборах присутствовали делегации ряда стран и международных организаций. Косовским албанцам удалось на время создать в крае параллельную систему образования и здравоохранения (в то время, как в Чечне разрушили ту, что была, и ничего не создали взамен). И наконец, к 1997 г. в Косово, по свидетельству одного из видных деятелей движения косовских албанцев А. Власи, закончился период моделирования концепции будущего политического статуса Косово, "концентрации политических сил", разработки политической инфраструктуры и интернационализации проблем края, для которого было характерно полное единение албанцев на общей политической платформе.²
    Разумеется, речь не идет о том, чтобы идеализировать албанское национальное движение. В его руководстве также прошел раскол, обозначивший усиление экстремистской линии. Его радикальное крыло, представленное прежде всего военной организацией ОАК, использовавшей незаконные методы для пополнения своего бюджета, прибегало к террористическим акциям, принципиально не отличавшимся от методов чеченских боевиков. Убийства, угрозы, захват в заложники мирного населения, вытеснение сербов, нападение на военные патрули и проч. были такими же проявлениями экстремизма, как и в Чечне. Вместе с тем в Косово не было жесткой системы контроля отдельных полевых командиров над определенными территориями, их раздела на сферы влияния. Не было и полной анархии. Иными словами, различия, касающиеся политической мобилизации албанского и чеченского общества, очень существенны.
    Чеченцы на всех этапах борьбы за отделение от России проявили неспособность к самоорганизации (за исключением создания вооруженных формирований и организации обороны, да и то на основе полуфеодальной лояльности отдельным полевым командирам). Ни о каком единении на общей политической платформе не было и речи. Ситуацию еще более осложнил процесс архаизации чеченского общества. В целом чеченцы обладают огромным интеллектуальным потенциалом. Однако чеченская интеллигенция и представители деловых кругов были вынуждены эмигрировать за пределы республики, в которой они не могли найти себе применение.
    В частности, чеченская община имеется и в Москве. "Лидеры чеченской диаспоры столицы утверждают, что ее численность составляет примерно 80 тыс. человек. Так это или не так - судить трудно, однако факт значительного, в сравнении с началом 90-х гг., увеличения количества осевших в городе представителей этого народа неоспорим: ведь тогда община московских чеченцев была чуть более 2,1 тыс. человек... Независимо от количественного состава, община чеченцев не является монолитной. Часть ее членов - "старожилы", осевшие в Москве в советское время; другая - представители "перестроечной" миграционной волны, открывшие тут бизнес, притом отнюдь не всегда криминальный; наконец, третья - это те, кто прибыл сюда после провозглашения Д. Дудаевым независимости Ичкерии, не желая жить в исламском государстве".³
    Новое чеченское руководство не только не способствовало привлечению таких людей к управлению республикой, но, напротив, в своей борьбе за независимость сделало ставку на наименее образованную и модернизированную часть населения. Современные слои чеченского общества были сметены или отодвинуты на задний план маргиналами, которых подняла на поверхность "революция Дудаева" (по типу большевистской). Они без малейших содроганий разрушили остатки общественного порядка и, придя к власти, стали насаждать единственно знакомую им культуру, в рамках которой полуграмотный ислам, работорговля, пытки, отрезание голов и проч., были оправданы и приемлемы. В целом в Чечне произошел откат назад при одновременном разрушении базовых традиций (уважение к старшим и проч.), игравших роль регулятора отношений внутри чеченского социума.
    Именно эти обстоятельства определили особые трудности в организации продуманного процесса политического урегулирования еще на начальном этапе дестабилизации обстановки. По мнению ряда наблюдателей, в начале 90-х годов после мятежа Дудаева для обеспечения лояльности Чечни к Федеральному центру было бы достаточно приблизить к власти самого Дудаева, дав ему новое звание или престижный пост во властных структурах РФ. Показательно, что само чеченское урегулирование мыслилось при этом исключительно в терминах традиционного общества. Могла ли Москва купить лояльность Дудаева? Не исключено, что это бы ей удалось. Однако лояльность Дудаева могла быть важным, но далеко не единственным условием обеспечения сохранения Чечни в составе Российской Федерации. Возможно, такие меры могли бы облегчить организацию переговорного процесса для выработки компромиссных решений, но не заменить его.
    Положение еще более осложнилось за десятилетие, в течение которого Чечня оказалась выведенной за рамки российского правового поля. Бесконечная война вывела на сцену общественной жизни огромное число молодых людей, не получивших никакого образования и умеющих лишь воевать. В 1998 г. в республике насчитывалось "более 100000 вооруженных безработных людей. Для многих из них война остается единственным делом, которое они знают и которым готовы заниматься".⁴
    В этих условиях любое урегулирование в Чечне должно опираться прежде всего на комплекс социально-экономических мероприятий. Предоставление возможности получить образование, создание новых рабочих мест и современного производства, восстановление системы здравоохранения и т.п. В этом контексте политический статус Чечни приобретает второстепенное значение, хотя идеи независимости остаются мобилизующим лозунгом для многих чеченцев. Проблема состоит в том, что после заключения Хасавьюртских соглашений, когда Чечня была предоставлена самой себе, ее руководство вновь, как и во времена Дудаева, оказалось неспособным разработать и сформулировать концепцию независимого существования и создать для этого необходимую (для начала хотя бы политическую) основу. Все негативные черты развития республики в постперестроечный период получили широкий размах. Чечня все более архаизировалась и криминализировалась, стремительно падая вниз и не оставляя надежд на политическое, экономическое и культурное возрождение. Чечня дополнила список так называемых неудавшихся государств (failed states). Власть не контролировала ситуацию, законность и порядок оставались отвлеченным понятием, продолжалось обнищание населения, лишенного социальной защиты и физической безопасности.
    Такого рода оценки положения в масхадовской Чечне характерны не только для представителей русского населения, поставленного в еще более тяжелые условия, чем объединенные родством чеченцы, но и для самих чеченских граждан. "Мы страдали даже не из-за своей национальности, - заявил корреспонденту бывший электрик Василий Павлов. - Просто не было никакого смысла обращаться в полицию - они все равно ничего не могли поделать с бандитами. У каждого чеченца была куча хорошо вооруженных родственников, готовых защитить его. А кто будет защищать бедного русского?!" Что касается чеченцев, то их точка зрения на ситуацию в Чечне при Масхадове не намного отличается. "Когда русские войска покинули Чечню в 1996 г., мы надеялись, что будет восстановлена нормальная мирная жизнь. Но, увы, один кошмар сменился другим: Чечня была поделена на зоны влияния вооруженных банд, и Масхадов, который тогда был так популярен, мог только беспомощно наблюдать из своей резиденции за распространением анархии". Вывод, однако, все респонденты делают одинаково безнадежный. Чеченцы испытывают ненависть как к собственным бандитам, только и ждущим новой войны, так и к федеральным войскам. А по оценке русского респондента, если выбирать между ситуацией при Масхадове и нынешней, то это все равно, что выбирать "между расстрелом и повешением".⁵
    Одной из важных составляющих общей ситуации в регионе Северного Кавказа, приобретающей на нынешнем этапе конфликтогенный характер, является положение в религиозной сфере. Возрождение ислама в зонах его распространения на постсоветской территории шло неравномерно. В Чечне ислам превратился за время развития конфликта во влиятельный фактор общественной жизни. Свою роль в этом сыграли как культурно-исторические, так и социально-политические и экономические причины.
    В Чечне развивался глубокий социально-экономический и политический кризис, еще более обострившийся в результате войны 1994-1996 гг. По данным на 1998 г., к числу богатых в Чечне можно было отнести не более 1% граждан. Промежуточное положение занимали 7-10%; свыше 80% фактически находились за чертой бедности.⁶ Социально-экономические проблемы послужили стимулом к активизации исламистов и проникновению исламистского иностранного влияния. Ислам в отсутствии сильного светского политического противовеса стремился утвердиться в роли не только регулятора духовной жизни и социальных отношений, но и полностью занять образовавшейся идеологический вакуум. Это означало появление исламизма как совокупности общественно-политических сил (движений, групп, партий), выступающих за переустройство общества и государства на основе соответствующих принципов ислама (шариата). Среди исламистов никогда не существовало единого представления о конкретных формах, темпах и методах исламизации. С практической точки зрения, главным предметом разногласий было отношение к насилию (в том числе вооруженному) как средству достижения социальных и политических стандартов "исламского порядка". На базе этого критерия, а также с учетом реальной роли насилия в деятельности исламистских движений и группировок, их принято подразделять на умеренные и радикальные (экстремистские).⁷
    "Ваххабизм" (в чеченском случае примитивно понятый и интерпретируемый исламский фундаментализм) стал знаменем наиболее радикальной религиозно-политической оппозиции, ведущей вооруженную борьбу против российского присутствия. Он с самого начала был враждебен существующему в Чечне социально-политическому порядку, основанному на клановых связях. Если традиционный (тарикатский) ислам был вписан в систему этих связей, и его носители (духовные авторитеты или протарикатские партии) никогда не выступали против системы в целом и существующего социального порядка, то "ваххабизм" в качестве антисистемной идеологии воплотил в себе тотальный вызов этому порядку и оказался привлекателен для тех социальных групп, которые по разным причинам не могут или не хотят быть интегрированными в этот порядок. Иными словами "ваххабизм" стал лозунгом, прибежищем, системой взглядов и правилами поведения прежде всего для тех маргинальных слоев в Чечне, которые были изначально чужды существующему порядку. "Ваххабизм" в его чеченском обличии был способен не только стимулировать наиболее активные формы протеста, но и служить средством для оправдания действий, не вписывающихся в привычные в обществе нормы.
    Стремясь использовать в своих политических целях огромный мобилизационный потенциал ислама, многие радикальные чеченские политики и полевые командиры (Басаев, Удугов, Яндарбиев и др.) сделали ставку на ваххабизм. Радикал-националистов и ваххабитов объединяло стремление продолжать и активизировать борьбу за объединение Кавказа и его освобождение от "российской оккупации". Тарикатизм оставался слишком локальной, "национальной" идеологией, способной мобилизовать чеченское общество на самооборону, но не пригодной для экспорта "чеченской революции". Кроме того, союз с ваххабитами открывал радикальным националистам доступ к финансовым ресурсам, поступающим от иностранных спонсоров ваххабизма. Именно в Чечне произошло совмещение исламского радикализма с идеями этно-национального сепаратизма, что придало ему особенно непримиримый, нередко граничащий с иррациональностью характер.

Проблемы политического урегулирования

    Общей чертой косовского и чеченского конфликта является отсутствие политического урегулирования. Разница, с формальной точки зрения, заключается в том, что размещение KFOR в бывшей Югославии обеспечивает физическое отделение Косова от Сербии, сопровождающееся массовым исходом сербского населения. Можно полагать, что урегулированию в Косово будут предшествовать попытки создания контролируемого мусульманского анклава в Европе. В Чечне продолжаются широкомасштабные военные действия, цель которых - окончательное уничтожение бандитских группировок, что в условиях партизанской войны сделать крайне нелегко. Открытого политического диалога с чеченскими представителями не ведется, хотя и осуществляются контакты на различных уровнях.
    Возможность превращения Чечни в контролируемую территорию еще более проблематична, чем в косовском варианте, где данная стратегия тоже сталкивается с целым рядом трудностей. Одна из главных причин - отсутствие политической структуры в самой республике, на которую можно было бы опереться. Ни затравленное мирное население, ни полевые командиры и их вооруженные формирования, ни прежнее руководство Чечни на эту роль не годятся. Причина заключается в той раздробленности чеченского общества, о которой уже говорилось выше. Любой авторитетный чеченец, если представить себе гипотетическую ситуацию его назначения Москвой на высокий административный пост, столкнется с широким противодействием. Выяснится, что в результате гражданской войны у него имеется немало кровников. Пытаясь обезопасить себя и близких, он начнет привлекать на государственные посты "своих людей", тем самым противопоставляя своих - чужим. Можно не сомневаться, что в этом случае машина гражданской внутричеченской войны будет запущена снова.
    Таким образом, управление Чечней by proxies представляется малоперспективным делом. Неслучайно в Москве было решено ввести для Чечни прямое федеральное правление. Способно ли оно обеспечить законность и порядок в Чечне при отсутствии поддержки снизу проводимых мероприятий, сказать трудно. Размещение в Чечне войск РФ на постоянной основе способно лишь поддерживать относительную стабильность, но не может заменить политического урегулирования. Это хорошо видно и на примере Косово, где продолжаются эксцессы, террористические вылазки и проч. При этом, как уже говорилось, ситуация в Чечне значительно более сложная. В Косово, прежде всего, развивался межэтнический конфликт, который был в сравнительно небольшой степени осложнен внутриалбанскими противоречиями. В Чечне сепаратистское движение совмещено с внутричеченским конфликтом.
    В настоящее время в России разрабатываются различные схемы ведения переговоров параллельно с продолжением вооруженных действий. Однако выбор партнеров, способных обеспечить претворение в жизнь заключенных соглашений, по-прежнему остается центральной проблемой.

Выводы

    Несмотря на определенное сходство чеченского и косовского конфликтов, различия между ними носят принципиальный характер. Они касаются механизмов "раскручивания" этих конфликтов, факторов, способствовавших их перерастанию в кризисные стадии, внешнего контекста, в котором они развивались, методов, использованных для управления этими конфликтами.
    Общей и наиболее важной чертой может стать опыт (пока негативный) по снижению уровня подобных конфликтов и поискам политического урегулирования. На современном этапе мирового развития международное сообщество столкнулось с новым поколением конфликтов. Они, как правило, носят этно-территориальный характер, но не являются межгосударственными, а возникают и развиваются в рамках одного государства, вновь сталкивая между собой известные принципы национального самоопределения и сохранения территориальной целостности. В эти конфликты нередко оказываются вовлеченными общества, стоящие на различных ступенях развития, обладающие различной политической культурой.
    Националистические и сепаратистские тенденции получают развитие на более или менее сходной социально-экономической и политической почве. Люди испытывают озабоченность неудовлетворительным положением в решении жизненных вопросов, в контексте которых межэтнические противоречия играют далеко не первую роль. Однако в условиях ухудшения экономического и социального положения национальное меньшинство начинает увязывать решение стоящих перед ним проблем с приходом к власти представителей своей этнической группы. Активные поиски национальной идентификации, происходящие в различных частях мира, в сочетании с другими конфликтообразующими элементами ведут к формированию националистических движений, для которых сохранение этнической самобытности становится лозунгом политической борьбы. В результате мобилизованная этничность превращается в важнейший фактор, продуцирующий конфликты и определяющий динамику их протекания. Этническая составляющая конфликтов обеспечивает их переход из конфликтов интересов в конфликты ценностей, что резко усложняет перспективы их урегулирования.
    От того, каким образом международное сообщество будет реагировать на эти конфликты, какие методы будет применять для их тушения и урегулирования зависит и то, насколько стабильной и предсказуемой станет в будущем вся система международных отношений.