Эмиль Паин

Косовский и чеченский конфликты: нереализованные уроки

Conflicts in Kosovo and Chechnya: Unlearnt Lessons. Emil Pain, Adviser to the President and Member of the Joint Board on the Northern Caucasus at the Russian Federation Security Council (1996-1999). Director of the Center for Ethnopolitical Studies, Moscow.

The continuation of the second Chechen war leads analysts once again to compare it with the Kosovo conflict. Certainly, there is an essential similarity between the two, especially at the stage when the Kosovo conflict remained inside the framework of internal relations between the central government and an ethnic autonomy (to be more precise, a territory which lost its independent status). After NATO's intervention in the Kosovo conflict, its type changed and its similarity to the conflict in Chechnya decreased. Suprisingly, however, at precisely that time its influence on the Chechen conflict was amplified, and this influence was especially negative. The similarity and reciprocal impact of the two conflicts are examined in this report. Primary attention is devoted to the lessons that the authorities in Yugoslavia and Russia could have learned from them, but failed to do. Consequently, the authorities in both countries iterated the same errors. The Chechen conflict is analyzed in the report in an especially scrupulous way, since the author has confronted it not only as a scholar, but also as a responsible staff officer in the Administration of the President of Russia.

Косовский и чеченский конфликты -
сходство, различие, взаимовлияние

    Многие черты сходства конфликтов в Чечне и в Косово давно обращали на себя внимание аналитиков. Оба конфликта развиваются на территории, где свыше 90% населения составляют мусульмане (албанцы в Косово и чеченцы в Чечне), выражающие недоверие к центральной власти (к Югославии, к России) и поддерживающие требования соответствующих национальных движений на создание независимых государств. Оба национальных движения сформировались в одном и том же 1991 году в момент распада СССР и коммунистической Югославии. Правда, к тому времени Косово утратило даже следы былой автономии, тогда как Чечня имела высокий по международным стандартам статус автономной республики. Тем не менее, местная национальная элита не удовлетворялась этим статусом, а последующие репрессивные действия российских властей позволили ей привлечь на свою сторону и большинство населения. Так или иначе, в составе обоих движений довольно быстро оформились вооруженные формирования - "Вооруженные силы Ичкерии" в Чечне и албанская "Армия освобождения Косово" (АОК).
    Разумеется, нельзя не видеть и фундаментальных различий в развитии косовского и чеченского конфликтов. Начнем с того, что для Чечни заведомо был неприемлем автономный статус. Формально - это один из 89 субъектов Российской Федерации. Как и во всех других случаях, федеральной властью России признаны собственная конституция и суверенитет Чеченской республики в составе федерации, ее законно избранные президент, парламент и другие органы государственной власти. Чечня же фактически с осени 1996 года не признавала законности российских властей. У последних реально отсутствуют возможности повышения формального статуса Чечни в составе Российской Федерации, признанию же независимости Чечни препятствует множество обстоятельств, в том числе и российская конституция, не предусматривающая выделения какого-либо региона из состава Федерации.
    Что касается Косово, то с юридической точки зрения существует несколько возможностей повышения статуса этой территории, включая восстановление статуса автономного края в составе Сербии с широкими реальными полномочиями.¹
    Характер военных действий в обоих регионах имел много сходного, особенно в период, когда эти действия не выходили за рамки партизанской войны. Хотя российские федеральные силы потерпели в первой чеченской войне поражение, а сербские, напротив, в течение июля и августа 1998 г. победоносно наступали вглубь Косово, эти победы могли означать лишь временный успех, эпизод в ходе военных действий. Вспоминаются победные реляции российских генералов 1995-1996 годов о взятии войсками опорных баз чеченских боевиков. Казалось, еще одно усилие, и война выиграна. Но стоило хоть на небольшое время прекратить наступление и отвести войска, как с гор немедленно спускались свежие силы чеченцев и почти без боя возвращали утраченные позиции, пользуясь полной поддержкой населения. Нечто похожее могло произойти в Косово. Армия освобождения Косово укрылась в горах и выжидала подходящего момента, чтобы нанести ответный удар. Войну против партизан выиграть очень трудно, особенно если им помогают соотечественники, живущие по ту сторону государственной границы. Здесь уже на память приходит не только Чечня, но и Таджикистан, и Афганистан.
    Ход партизанской войны был прерван военными действиями НАТО, и АОК спустилась с гор не с боями, а в обозе международных сил. Незавоеванная победа усилила неадекватность самооценок АОК, и это, вполне вероятно, сказалось и на дальнейшем процессе формирования местной власти, и на характере межнациональных отношений в крае. Косовары, став политически доминирующей группой, в большинстве своем стали поддерживать установку АОК на дискриминацию сербского этнического меньшинства вплоть до полного его вытеснения.
    Подобно тому, как сферой действия чеченских вооруженных групп является не только Чечня, но и районы соседних республик - Дагестана и Ингушетии, - населенные чеченцами и родственными чеченцам ингушами, сферой действия албанских повстанцев является не только Косово, но и западные, населенные преимущественно албанцами районы соседних Черногории и Македонии. Если вооруженные формы национального освобождения победили в одной стране, эта победа провоцирует повторение подобного опыта в других странах. Безусловно, на подъем косовского движения оказала влияние победа чеченского вооруженного сопротивления в 1996 г., и наоборот, такие экспортеры исламской революции, как Басаев и Хаттаб, подстрекая к вооруженным действиям исламскую армию освобождения Дагестана, несомненно помнили о победе косоваров.
    Финансовую и военную помощь повстанцам оказывают чеченская и албанская диаспоры, а также ряд международных исламских организаций. Так, в июле 1998 года власти Германии вынуждены были выступить с требованием немедленно прекратить сбор пожертвований для Армии освобождения Косово среди живущих в ФРГ албанских иммигрантов. Сходная ситуация складывалась во время первой и второй русско-чеченских войн, когда материальная и военная помощь чеченским повстанцам поступала от чеченских диаспор стран СНГ, Ближнего Востока, Европы и США.
    В составе обоих повстанческих вооруженных формирований замечено участие иностранных наёмников или волонтеров из ряда исламских государств. Известно, что чеченцы воевали в составе АОК, и возможно, кто-то из косоваров воюет на стороне А. Масхадова. Впрочем, если говорить о волонтерах, то нельзя забывать и о десятках россиян, сражавшихся на стороне сербов и в боснийском, и в косовском конфликтах. Об этом, кстати, напоминал президент Масхадов, когда отказывался признавать за Чечней ответственность за действия Басаева в Дагестане.
    Итак, участие чеченцев в действиях Армии освобождения Косово, а косоваров в армии Ичкерии - это одно из проявлений взаимовлияния обоих конфликтов. Далее, можно предположить, что победа исламских сепаратистов в Боснии и Косово вдохновляла представителей наиболее радикальных сепаратистских сил на борьбу с федеральной властью России, и на этих группировках, безусловно, лежит немалая доля ответственности за последующие трагические события второй чеченской войны. Нельзя исключить, например, что отряды Шамиля Басаева, вторгшиеся в августе 1999 г. в Дагестан, были вдохновлены, среди прочего, и известиями о победе АОК в Косово.²
   Существенное влияние на развитие чеченского конфликта оказали военные действия Запада в Косово. На мой взгляд, действия НАТО в Югославии были ошибочными, они лишь сплачивали сербское общество вокруг С. Милошевича. Во всяком случае, не бомбардировки подтолкнули президента Югославии к изменению позиции по предложениям мирового сообщества ввести в Косово миротворческие силы. Это стало результатом следующих обстоятельств: во-первых, начала расследования Международным трибуналом по бывшей Югославии личной ответственности С. Милошевича за преступления в Косово; во-вторых, дипломатической миссии В. Черномырдина, который постоянно напоминал югославскому лидеру о реальности такой угрозы. В-третьих, у С. Милошевича отсутствовала информация о договоренности между Россией и США относительно его личной судьбы. Он испытывал страх по поводу того, что две великие страны договорятся между собой, и он окажется на скамье подсудимых.
    Не стану преувеличивать влияние военных действий НАТО на развитие конфликта в Чечне, но все же, мне кажется, они в немалой мере ускорили начало военной кампании 1999 г., дав моральное оправдание тем силам в России, которые и без того считали, что только военным путем можно разрубить тугой узел чеченского конфликта.

От первой чеченской войны ко второй

    В декабре 1994 г. власти России впервые предприняли попытку военным путем подавить чеченский сепаратизм, однако после двух лет кровопролитных боев армия была вынуждена уйти из Чеченской республики. Упорство российских властей, взявших курс на военную победу в Чечне, привело к гибели как минимум 30 тыс. чеченцев и 4,3 тыс. российских солдат.³ Эта война, экономический ущерб от которой оценивается в 5,5 млрд. долларов⁴, в немалой мере обусловила общероссийский экономический кризис августа 1998 г., когда государство оказалось неспособно отвечать по своим непомерным долгам.
    Казалось, после войны 1994-1996 гг. российское общество и федеральная власть осознали неэффективность колониальных средств решения этнополитических проблем, поняли принципиальную невозможность насильственно навязать свою волю даже небольшой этнической общности, если значительная ее часть готова с оружием в руках защищать собственные интересы.
    В 1997 г. А. Масхадов, незадолго до этого избранный и признанный официальными лицами России президент Чеченской Республики, прибыл в Москву и подписал с президентом России Б. Ельциным договор, по которому обе стороны обязались решать все спорные вопросы, возникающие между Федерацией и Чечней, только мирными средствами. Однако в октябре 1999 г. снова начались военные действия в Чечне, которые российские власти назвали операцией по подавлению терроризма, а публицисты окрестили второй чеченской войной.
    Поразительно, как быстро изменилось отношение российского общества к войне в Чечне. Только лишь в июне 1999 г. коммунисты и большинство других фракций Госдумы ожесточенно требовали отстранения Б. Ельцина от должности главным образом за то, что он "развязал войну в Чечне". Но уже в ноябре парламентарии почти единодушно - исключение составила лишь фракция "Яблоко" - поддержали развязывание новой войны.
    Разительные перемены произошли в настроениях даже так называемых либеральных политиков. Один из их самых уважаемых лидеров - Е. Гайдар - в декабре 1994 г. организовал на Пушкинской площади в Москве первый митинг против войны в Чечне, а Б. Немцов в 1996 г., будучи губернатором Нижегородской области, собрал миллион подписей за прекращение войны. Помогал ему в этом С. Кириенко. Сегодня все эти политики, став лидерами Союза правых сил, в целом поддерживают военные действия в Чечне, заявляя об этом публично.
    Пресса в 1994 г. встретила в штыки уже сам ввод войск в Чечню, а начало бомбардировок вызвало протесты такой силы, что президенту пришлось публично заявить, что он распорядился их прекратить. Ныне ситуация иная: в прессе не заметно никаких страстей по поводу погибших мирных жителей, преобладают официальные сводки и сухие репортажи о победоносных действиях армии. Войне намеренно придают будничный характер за счет использования в сообщениях профессионального военного жаргона. Так, авиация в Чечне не бомбит, а артиллерия не обстреливает поселения - они, в изложении журналистов, "работают по поселениям"; вместо болезненных для восприятия россиян слов "штурм Грозного" используется термин "специальная операция". Совершенно изменилось отношение прессы к фактам очевидной лжи политиков и военных при комментировании событий войны. Так, например, хотя официальные заявления о том, что российская армия не бомбила приграничные районы Грузии и не обстреливала грозненский рынок, что российские солдаты не убивали продавщицу магазинчика в Ингушетии и не участвовали в мародерстве в селении Алхан-Юрт, были быстро опровергнуты, сами эти факты, в отличие от прошлой войны, не стали предметом журналистских разоблачений и морализаторских обобщений.
    Лишь случай с журналистом радиостанции "Свобода" А. Бабицким, которого российские военные якобы обменяли у чеченских боевиков на нескольких военнопленных, вызвал осуждение значительной части журналистов, однако и он не изменил в целом позитивного отношения российской прессы к чеченской войне.
    Не могут не удивлять масштабы и быстрота перемен в общественном мнении по отношению к войне в Чечне, отражающие процесс милитаризации массового сознания. Соотношение тех, кто поддерживал сохранение целостности России военным путем, и тех, кто выступал против этого, по данным социологической службы Независимого исследовательского центра "Российское общественное мнение и исследование рынка" (РОМИР), зеркально изменилось. Если в 1995 г. подавляющее большинство (две трети) были против военного решения проблемы, то сейчас примерно столько же его поддерживают. Эти перемены могут показаться особенно удивительными, если учесть основную тенденцию изменения общественного мнения до второй войны. Опросы РОМИР показывают, что доля людей, готовых приветствовать отделение Чечни от России (или смириться с ним), росла год от года, и в июле 1998 г., буквально за пару месяцев до начала военных действий, эта доля составляла 82%. Таким образом, переворот в общественном сознании произошел с головокружительной быстротой. О его масштабе можно судить и по огромному (почти двадцатикратному) увеличению доли тех, кто выступает за боевые действия до полного уничтожения чеченских боевиков.
    Случилось это по нескольким причинам.
    Первая из них заключается в том, что уставшее от экономических, политических и военных неудач общество жаждало побед, и когда из Дагестана поступили известия о победе над бандитами, вторгшимися из Чечни, они буквально перевернули общественные настроения. Люди поверили: можно и чеченскую проблему решить силой, и во всей стране навести порядок "железной рукой", образ которой неожиданно воплотил в себе В. Путин. При этом, если на начальной стадии войны военные успехи повышали политический рейтинг В. Путина, то затем он стал использовать свой быстро приобретенный авторитет для поддержания слабевшей общественной поддержки войне.
    Вторая причина - полное разочарование российского общества в результатах "чеченской революции", когда вместо "борцов за национальное самоопределение" россияне узрели страшный облик чеченских террористов, похищающих людей и взрывающих жилые дома.
    Третья причина - это уже упоминавшиеся военные действия НАТО в Косово.
    Однако не только объективные причины обусловили радикальную милитаризацию массового сознания, в немалой мере она стала следствием специальных пропагандистских усилий властей.

Иллюзии и мифы второй чеченской войны

    После первой чеченской войны федеральные власти сочли, что их главным просчетом было поражение в информационной войне. Поэтому в качестве главной задачи в борьбе с чеченским сепаратизмом российские стратеги выдвинули перепрограммирование массового сознания - устранение общественной апатии к задаче удержания Чечни в составе России и обеспечение поддержки радикальных, в том числе и силовых, действий против чеченских сепаратистов. Об этом недавно откровенно заявил бывший вице-премьер генерал А. Куликов, курировавший в правительстве В. Черномырдина все силовые министерства.⁵ Думаю, что информационный проигрыш действительно был, но не столько чеченским сепаратистам, сколько российской прессе, которая ту войну не приняла.
    На сей раз пропагандистская подготовка была более основательной. Примером продуманности информационного прикрытия войны может служить хотя бы последовательная и незаметная смена деклараций о целях военных действий. В августе это было отражение чеченской агрессии в Дагестане, что, естественно, нашло поддержку всего российского общества. В октябре целью стало уже создание "санитарного кордона" между Россией и Чечней по Тереку, что также было поддержано подавляющим большинством россиян. В ноябре прозвучал лозунг "полного уничтожения террористов". Тут уже некоторые политические силы (например, "Яблоко") начали высказывать сомнения, но остальные подмены целей не заметили. И лишь 1 января 2000 г., во время новогоднего визита в Чечню В. Путин заявил, что война в Чечне идет за целостность России, точнее, за удержание Чечни в составе России. Таким образом, провозглашалась та же цель, что и в первую кампанию, та цель, которую еще в июле 1999 г. не поддерживали свыше 80% опрошенных, но которую они, не задумываясь, приняли в ходе войны.
    Российское общество, желавшее быть "приятно обманутым", легко усвоило несколько пропагандистских мифов о новом характере войны, отличающем ее от "плохой" войны 1994-1996 гг.

    Миф первый: "На нас напали". Настоящий переворот в общественном сознании россиян произошел после вторжения отряда Ш. Басаева в Дагестан в августе 1999 г. и серии взрывов жилых домов в Москве и в других городах России в сентябре 1999 г., приписываемых чеченским террористам. Все это трактовалось как чеченская агрессия, которая, якобы, побудила российские власти ввести войска в Чечню.
    Между тем, в январе 2000 г. бывший премьер С. Степашин признался, что задолго до того, как "чеченцы на нас напали", еще в марте 1999 г. федеральные органы власти планировали активные действия в Чеченской Республике. "И мы планировали, - пишет С. Степашин, - выйти к Тереку в августе-сентябре".⁶ Следовательно, планы ввода войск в Чечню существовали еще до агрессии в Дагестане, и сама она могла быть не причиной, а лишь удобным поводом для начала второй попытки усмирения Чечни. К тому же до сих пор остается загадкой, как Ш. Басаев с отрядом, насчитывавшим до 2 тыс. человек, мог рассчитывать захватить Дагестан или хотя бы какой-то из его районов, противостоя всей российской армии. Возможно, Ш. Басаева просто заманили на территорию Дагестана, подобно тому, как в 20-х годах контрразведка ОГПУ в ходе операции "Трест" заманила в Россию Б. Савинкова и диверсионные группы генерала А. Кутепова.
    Совершенно непонятно, зачем было взрывать жилые дома чеченским сепаратистам. В то же время эти взрывы оказались как нельзя более кстати для тех, кому нужны были дополнительные аргументы, чтобы убедить Б. Ельцина в необходимости одобрить военную операцию в Чечне.
    До середины сентября никто не осмелился бы представить президенту на подпись план ввода войск в Чечню - слишком болезненно переживал он провал первой кампании. К тому же в первых числах сентября Б. Ельцин еще не был до конца уверен, что генералы не подведут его в Дагестане и одолеют Ш. Басаева. Тогда он публично выражал недовольство военными, которые, по его словам, "прозевали захват целого района". И тут как раз подоспели взрывы жилых домов (4 сентября в Буйнакске, 9 и 14 сентября в Москве), подтолкнувшие и президента, и общественное мнение к одобрению военного похода на Чечню.
    Я вовсе не хочу утверждать, что к нападению банд Ш. Басаева на Дагестан и к взрывам жилых домов причастны российские спецслужбы, - для обвинения в таком страшном преступлении одних подозрений недостаточно. Но и навязываемое общественности представление о том, что "чеченцы на нас напали", тоже нельзя назвать бесспорным.
    Среди тех, кого подозревают во взрывах домов, не значится ни один этнический чеченец, а в отряде Ш. Басаева более двух третей составляли дагестанцы. И нет ровным счетом никаких доказательств того, что к действиям Ш. Басаева в Дагестане и к взрывам домов причастны официальные власти Чеченской Республики.
    Президент А. Масхадов сразу после этих взрывов выразил свои сожаления и соболезнования россиянам, он отмежевался от террористических действий Ш. Басаева в Дагестане. Можно упрекать А. Масхадова в том, что он не выступил открыто против Ш. Басаева и не пытался выдать подозреваемых в терроризме российскому правосудию. Однако президент Чечни, по словам его бывшего специального представителя в Москве Р. Вочагаева, руководствовался примером России, которая ни разу не брала на себя ответственность за действия своих граждан, оказывавших вооруженную поддержку сепаратистским силам, например, на территории Грузии (в Абхазии и Южной Осетии). Российские власти не предпринимали попыток выдать правосудию Молдавии генерала А. Лебедя, который по собственной инициативе принял в июле 1992 г. решение поддержать приднестровских сепаратистов силами российской 10-й армии и руководил ее действиями против регулярных вооруженных сил суверенного государства-члена СНГ.⁷ Напротив, А. Лебедь был назначен со временем на один из высших государственных постов России.

    Миф второй: "Это иная война". Те, кто отвечает за информационное обеспечение второй чеченской войны, могут поставить себе в заслугу внедрение в массовое сознание представлений о том, что вторая кампания не похожа на первую: армия лучше подготовлена, у нее меньше потерь и больше надежд на победу. Однако этот образ войны в значительной мере иллюзорен.
    Начну с главной из декларируемых задач военной операции - нейтрализации террористов. Как раз те, кто больше всего соответствует принятому в международной практике определению террористов, как уходили от преследования в прошлую войну, так уходят и сейчас. Ш. Басаев ушел не только из "намертво заблокированных" Ботлихского и Ново-Лакского районов Дагестана, но и из Грозного. Пока целы и невредимы наиболее известные политические и военные лидеры Ичкерии - А. Масхадов, В. Арсанов, М. Удугов, А. Закаев, А. Бараев, Р. Гелаев и др.
    О потерях. За два года прошлой войны общие потери российских войск (по официальным данным на 1997 г.) составили 4,3 тыс. человек убитыми, а в нынешнюю кампанию - почти 2,2 тыс. человек, из которых около двух тысяч было убито на чеченской территории.⁸ Нетрудно подсчитать, что удельные потери федеральных сил в нынешнюю кампанию даже выше, чем в первую. Значит, применяемые сейчас новшества - увеличение роли авиации и артиллерии при снижении роли бронетехники - не принесли желаемого результата в борьбе с мобильными, по сути, партизанскими соединениями. Зато значительно увеличился масштаб разрушений гражданских объектов и, скорее всего, возросло число жертв среди мирного населения.
    Большая часть потерь российских войск как в прошлую войну, так и в нынешнюю пришлась как раз на период после взятия Грозного, когда войска рассредоточились по завоеванной территории. Напасть на блокпост, который охраняет небольшой отряд, боевикам гораздо легче, чем воевать с массой войск, действующих под прикрытием авиации.
    График военных действий нынешней кампании следует за графиком прошлой, что свидетельствует о почти полном воспроизведении прежнего плана действий. Впрочем, и полководцы те же, и вряд ли от них можно было ожидать особых стратегических новшеств.
    К концу декабря в прошлый раз были взяты северные районы и окружен Грозный. На этот раз сделано то же, но с несколько большими затратами времени, сил и средств. В феврале тогда и сейчас был отбит федеральными силами Грозный; потери в войсках в обоих случаях сопоставимы. В первую кампанию к апрелю 1995 г. были взяты "под контроль" федеральных сил свыше 90% территории республики, включая большую часть населенных пунктов, по крайней мере, все районные центры, в том числе и в горных районах. То же самое и в те же сроки происходит во вторую чеченскую кампанию. При этом армия и российские власти после установления формального контроля над всей территорией республики в обоих случаях столкнулись с одной и той же непреодолимой проблемой - с партизанским движением.
    Точно так же, как и в прошлый раз, после поражений, больших и малых, в правящих кругах России усиливаются голоса тех, кто выступает за те или иные формы переговоров с комбатантами, и точно так же российские генералы называют эти настроения предательскими и обещают нанести последнее и решительное поражение чеченским боевикам.
    Возможно, российская армия сегодня лучше подготовлена и имеет более высокий боевой дух, чем в первую кампанию, однако это явно недостаточное условие для победы в партизанской войне, что доказано многочисленными примерами из новейшей мировой истории. Взять хотя бы израильскую армию - вот уж кому не занимать ни выучки, ни сплоченности, ни боевого духа, - но при всем этом ей так и не удалось победить палестинское сопротивление на крошечной территории, во много раз меньшей, чем Чеченская Республика.
    В войне, основную ткань которой составляют локальные столкновения, не столь существенной становится разница в вооружении и численности воющих сторон. Решающую роль играет поддержка населения.

    Миф третий: "Чеченцы хотят, чтобы их освободили". Официальная пропаганда пытается убедить россиян, что чеченцы, уставшие от неустроенности жизни в фактически независимой Чеченской Республике, буквально ждут, когда российская армия их освободит. В реальности ситуация совершенно иная.
    Несмотря на то, что жизнь в "независимой Чечне" не улучшается, жители республики страдают от своих бандитов даже больше, чем соседние регионы России, а популярность А. Масхадова падает, социальный климат в Чечне накануне первой войны был намного лучше, чем сейчас. Вспомним массовые демонстрации на улицах Грозного, особенно после разгона местного парламента и Конституционного суда, расстрел демонстрации и появление у Д. Дудаева десятков "кровников", несколько покушений на него. Однако, когда в Чечню пришли российские войска, большинство политических противников забыли или на время оставили распри и объединились против общего врага.
    За девять лет фактически независимого существования Чечни выросло целое поколение людей, для которых немыслима сама идея подчинения России. Они воспринимают приход российской армии в Чечню для борьбы с террористами примерно так же, как москвичи восприняли бы приход армии Ичкерии для борьбы с солнцевской мафией ("лучше свои бандиты, чем чужие освободители").
    Российские власти считают террористами не только тех, кто совершал набеги на российские регионы, захватывал заложников и взрывал дома (таких, судя по заведенным на них уголовным делам, менее 2 тыс.), но и всех сопротивляющихся насильственному удержанию Чечни в составе Федерации. При такой установке они неизбежно столкнутся с противодействием большинства чеченцев.
    Как бы ни был плох режим А. Масхадова, при нем была частично восстановлена индустрия нефтепереработки, обеспечивавшая занятость и доход немалой части горожан; ныне эта индустрия полностью разгромлена российской армией. Возможно, этот режим не помогал развитию сельского хозяйства, но уничтожается оно именно сейчас. В результате военных действий засеяно лишь 20 тыс. га пашни из 280 тыс. (т.е. менее 10%). Кроме того, бронетехника уничтожила многие гектары озимых посевов. Поскольку упущенного времени уже нельзя наверстать, то республика неизбежно будет ощущать к осени нехватку 300-350 тыс. тонн хлеба, т.е. практически всей требуемой на год нормы. После себя военные оставляют одни руины. Например, огромное предприятие на окраине Аргуна, межрайонное объединение "Сельхозтехника" ремонтировало автотранспорт, трактора и другой сельхозинвентарь со всей республики. Сейчас, после входа в Аргун российских войск, там не осталось ни одного гвоздя.⁹
    Практически уничтожено в республике и животноводство: осталось, например, всего 1200 коров, в то время как до войны 1994-1996 гг. их было свыше 200 тысяч.
    Сейчас в республике рядовым гражданам не только нельзя передвигаться на дальние расстояния, но опасно пройти в соседний подъезд во время комендантского часа, и это обстоятельство само по себе приводит к уничтожению такой отрасли сельского хозяйства, как пчеловодство, поскольку ульи нужно посезонно перевозить с одного места на другое, в том числе и на расстояния 80-100 км. Между тем, за счет пчеловодства уже многие годы жили сотни семей, лишившихся работы еще после первой войны.¹⁰
    С каждым днем войны, с каждыми новыми жертвами убывает в Чечне число тех, кто рассчитывал с помощью российских войск изгнать из республики бандитов. Слишком высокой оказалась цена за освобождение от бандитизма, да и веры в то, что в результате военных действий наказание понесут именно бандиты, а не мирные жители, становится все меньше.
    Бомбардировки и "зачистки" селений, разруха и голод, а также народная молва, разносящая слухи об этом и неизбежно преувеличивающая ужасы и того, и другого, - таковы главные "агитаторы" за пополнение рядов сопротивления. Фильтрационные лагеря, которые устроены российскими властями для интернирования подозреваемых в участии "в бандитских формированиях", реально выполняют совершенно иную функцию - центров вербовки новых боевиков.
    Запугать войной можно только стариков, для чеченской молодежи война, опасности - это адреналин в крови, только усиливающий боевой дух. Об этом свидетельствуют и примеры фанатичного самопожертвования тех боевиков, которые сознательно пошли на минные поля, прокладывая дорогу основной части ичкерийских сил, выбиравшихся из Грозного.
    В Чечне, сохранившей следы родовой демократии и с почтением относящейся к процедуре справедливых выборов, не сможет долго управлять человек, пришедший к власти на российских штыках и привезенный в Грозный на российском танке. Незавидная судьба правителей военного времени 1994-1996 гг. это доказывает. Но если в прошлую кампанию Москва создала хотя бы видимость альтернативного Д. Дудаеву правительства из известных чеченских лидеров, то сегодня российским властям либо вовсе не удалось найти таковых, либо они не считают нужным заниматься камуфляжем прямого колониального правления. Связь с федеральным правительством осуществляет Николай Кошман, а вся административная власть в республике возложена на военного коменданта генерал-лейтенанта Ивана Бабичева. Постоянно меняющиеся коменданты административных районов, прокуроры, руководители чеченского МВД и дирекции по восстановлению Чечни - все сплошь русские генералы. Обилие русских фамилий - нарушение даже колониальных канонов управления национальными окраинами.
    Федеральные власти чеченцам не доверяют, и чеченцы это знают. Они знают также о небывалом росте этнических предубеждений в современном российском обществе и платят россиянам той же монетой.
    Если не каждая чеченская семья, то, безусловно, каждый род поминает погибших в первую войну. Разумеется, останутся в памяти и новые потери и новые унижения, например, те, которые испытали уже в эту кампанию более 200 тыс. беженцев.
    Вряд ли после всего этого можно рассчитывать на лояльность населения республики к российским военным комендантам и гражданским начальникам. Поэтому неизбежным следствием так называемой "антитеррористической операции" может стать лишь разрастание партизанской войны.
    Насколько вероятна победа федеральных сил, понимаемая как прекращение вооруженного сопротивления на большей части территории республики?
    В доказательство возможности такой победы российские эксперты чаще всего ссылаются лишь на один пример - подавление в конце 40-х - начале 50-х годов националистических движений в Западной Украине и в Прибалтике. Однако этот опыт трудно воспроизвести в нынешних условиях, даже если бы Россия попыталась стать такой же тоталитарной страной, какой был Советский Союз в те времена, и снова отгородилась бы от мира "железным занавесом". Дело в том, что "успех" советских карательных органов в названных регионах был достигнут не столько за счет разгрома партизан, сколько за счет "замены населения": тысячи семей были депортированы в Сибирь, а на их место завозилась рабочая сила из восточной Украины и России. В нынешних условиях подобная акция маловероятна. Во-первых, на официальную депортацию чеченцев российские власти не пойдут, а любые другие формы их изгнания практически неосуществимы. Во-вторых, приток русских или представителей других национальностей в Чечню в нынешних условиях просто исключен. Напротив, каждая военная кампания уменьшает долю русских в Чечне, республика становится все более этнически однородной, и все опросы показывают, что русские не намерены сюда возвращаться, по крайней мере, в ближайшие годы.
    Правда, и численность чеченцев в результате двух войн сократилась более чем вдвое. Тем не менее, на территории республики и сегодня проживет около 400 тыс. чел. Это значит, что в их составе насчитывается свыше 100 тыс. мужчин в военно-способном возрасте, а ведь среди боевиков немало и женщин. Далее, вокруг Чечни на Северном Кавказе проживает не менее 300 тыс. чеченцев, часть которых тоже может рассматриваться как демографический резерв партизанского движения.
    Во времена усмирения Западной Украины и Прибалтики советские солдаты получали деньги только на папиросы. А сегодня лишь на денежное довольствие для армии уходит свыше 100 тыс. долл. в месяц. К этому нужно добавить оплату труда десятков тысяч гражданских лиц, обслуживающих армию, возросшую стоимость горючего, боеприпасов, ремонта и замены техники.
    Только прямые затраты на войну ("антитеррористическую операцию") обходятся федеральному бюджету, по словам нынешнего премьера Правительства РФ М. Касьянова, в 2,5 млрд. руб. (это примерно около 90 млн. долларов) ежемесячно.¹¹ Таким образом, чисто военные расходы на Чечню вдвое превышают ежемесячные затраты федерального бюджета на российское здравоохранение. Кроме того, немалые суммы идут через МЧС и ФМС на обеспечение чеченских беженцев. Есть и другие расходы, которые, как правило, не оглашают официальные лица. Поэтому реальные затраты, непосредственно связанные с военными действиями, гораздо выше названных, и, по оценкам экспертов, например, известного экономиста академика Н. Петракова, исчисляются в 160 млн. долл. в месяц.¹² Но все это покажется мелочью в сравнении с суммами, которые потребуется затратить на восстановление разрушенной промышленности и разбомбленных городов и сел. По самым скромным расчетам, в первые три года на восстановление Чечни придется потратить не менее 2 млрд. долларов (60 млрд. руб.).
    Россия, даже при отсрочке своих внешних долгов и при других благоприятных обстоятельствах, не сможет себе позволить таких затрат длительное время.
    По численности российские вооруженные силы на порядок меньше тех, что были в сталинские времена. Кроме того, сейчас нельзя долго держать армию в зоне боевых действий, необходима более частая замена частей. А где взять свежие и боеспособные силы, если и те, что сейчас находятся в Чечне, собирались "с бору по сосенке"? Трудно сказать, чем поможет чеченскому фронту массовый призыв резервистов (небывалый с времен афганской войны), зато известно, что он уже подстегнул "утечку умов", и без того опустошающую российскую экономику, особенно - сферу высоких технологий.
    В былые времена война на окраинах империи практически не задевала жизни в метрополии. Сейчас совершенно иная ситуация - чеченская война тяжелым бременем ложится практически на все сферы жизнедеятельности страны, которая и без того пока не выбралась из глубокого кризиса. У России для чеченской войны сегодня нет в запасе не только пятидесяти лет, как в XIX в., но и пяти.
    Учитывая все изложенное, я полагаю маловероятной в ближайшие полтора-два года победу федеральных сил в Чечне, по крайней мере, при сохранении нынешних тенденций развития событий. Если же не будет победы в эти сроки, то еще меньше вероятность, что она проявится потом.

О возможных путях разрешения чеченского кризиса

    Как характер военных действий, так и вероятный исход второй чеченской войны в той или иной форме будет похож на результат прошлой войны. Тогда, в 1996 г., после нарастания неудач - растущих потерь в армии (при том, что ее разгрома, конечно, не было), увеличивающихся материальных издержек, усиливающегося внешнеполитического давления, в том числе на встречах глав восьми крупнейших держав мира, а главное - в условиях роста недовольства войной российской общественности в канун президентских выборов, - федеральная власть была вынуждена искать невоенное решение "чеченской проблемы" и заключила Хасавюртовский договор с А. Масхадовым.
    Похожие обстоятельства могут сложиться и в канун президентских выборов в России в 2004 г. (возможно, уже за год до них). В этом случае федеральной власти придется согласиться на переговоры о перемирии с кем-либо из лидеров вооруженной чеченской оппозиции, скорее всего, с А. Масхадовым, единственным человеком, легитимность которого признается всеми полевыми командирами. Возможно, на этот раз, в отличие от 1996 г., одной из сторон договора о перемирии могли бы стать и представители пророссийских сил Чечни.
    Период перемирия Россия может использовать для окончательного определения статуса Чечни и для для борьбы с террористами.
    Опыт стран, которые десятилетиями пытались справиться с проблемой политического терроризма, показывает, что войсковые операции для лечения такой болезни не годятся и нужен комплекс более изощренных приемов.
    Так, обычно объявляется бессрочный розыск главарей террористических организаций, и их либо со временем уничтожают, как это было сделано с убийцами израильской олимпийской команды, либо рано или поздно отправляют на скамью подсудимых, как это сделали турки с курдским лидером Аджаланом. Используются в этой борьбе и авиационные удары, прежде всего для разрушения инфраструктуры противника, но поскольку такая инфраструктура не каждый месяц создается, то и удары наносятся эпизодически. Что касается уничтожения так называемой "живой силы", то как раз ей подобные бомбардировки большого урона не наносят.
    Основным направлением борьбы с террористами являются вовсе не военные, а политические операции, например, те, которые обеспечивают раскол террористических движений. Так, израильтянам, в конце концов, удалось отсечь умеренное крыло палестинского сопротивления от радикального. Турецкие власти нашли общий язык с семьей Барзани, десятилетиями возглавлявшей курдское национальное движение. В результате военная активность этого движения во многом была парализована.
    У России было (и сейчас остается) множество возможностей привлечения на свою сторону хотя бы временных попутчиков из числа влиятельных представителей чеченской военной и политической оппозиции, например, антиваххабитских сил.
    Сегодня для большинства здравомыслящих людей очевидно, что ни с А. Масхадовым, ни с любым другим политиком из стана чеченской вооруженной оппозиции быстро договориться по ключевым политическим вопросам современной Чечни не удастся. Но если бы Россия была защищена от бандитских набегов надежным кордоном, то никто бы не гнал в шею российских правителей и не подталкивал бы их к заключению скороспелых, не отвечающих национальным интересам соглашений.
    По мнению тех российских политиков, общественных деятелей и ученых, которые размышляют над поисками политического компромисса, наиболее приемлемой формой обеспечения безопасности соседних с Чечней территорий России может считаться вариант "санитарного кордона". Предлагаю свою трактовку этого понятия.
    Главное предназначение "санитарного кордона" вокруг неконтролируемых федеральными властями районов Чечни - обеспечение безопасности (военной, экономической и социальной) остальных районов России от деструктивной деятельности наиболее радикальных террористических групп, проповедующих идею создания "Великого исламского имамата от Черного до Каспийского моря".
    "Санитарный кордон" должен предусматривать несколько территориальных линий контроля, на которых безопасность России обеспечивается разными методами:

• оборона и пограничный контроль (по границе Чечни с Ингушетией, Терскому хребту, реке Терек, границе Чечни с Дагестаном);
• экономическая безопасность (по границе Ингушетии с Северной Осетией, Чечни со Ставропольским краем, восточнее населенных чеченцами районов Дагестана);
• страховочная линия контроля (по границе Ингушетии с Северной Осетией, Чечни со Ставропольским краем, Дагестана с Калмыкией).

    Стратегия "санитарного кордона" в логически завершенном виде предполагает не только вывод федеральных войск на линию пограничного контроля, но и замену наступательных сил частями, обученными для защиты рубежей; создание специальной пограничной инфраструктуры - капитальных долговременных сооружений, следовой полосы, минных полей и т. п.
    "Санитарный кордон" способен лучше защитить российские регионы от набегов террористов, чем полный охват Чечни, когда армия "размазывается" на большом пространстве, а контроль над территорией неизбежно принимает "очаговые" формы. Не случайно Ш. Басаев и С. Радуев совершали свои рейды как раз в то время, когда российская армия, казалось, контролировала всю Чечню.
    "Санитарный кордон" уменьшит потери российских войск по сравнению с их размещением по всей территории республики. Опыт прошлой войны показал: чем большую территорию контролировали российские войска, тем выше становились их потери, поскольку сравнительно небольшие гарнизоны, блокпосты, а также передвигавшиеся военные колонны как раз и становились жертвами нападений партизан. Существенно также, что с продвижением армии вглубь республики увеличивается число беженцев и неизбежно растут жертвы среди населения.
    Еще перед началом первой чеченской войны у федеральной власти была возможность "спустить с гор" границу Дагестана с Чечней, создать пригодные для защиты от террористов рубежи по Тереку и оказывать на Грозный эффективное давление.
    Подобная идея докладывалась мной в сентябре 1994 г. на заседании Экспертного совета при президенте России. Она заключалась в создании в границах трех северных районов Чечни "зоны благоденствия", дающей всему населению республики возможность выбора - жить, как в разоренной дудаевской зоне или как в пророссийской, сравнительно хорошо обустроенной. Осуществить эту идею тогда было проще, чем сейчас, поскольку в большей мере можно было опереться на поддержку населения северных районов. Однако этот шанс был упущен. Возможно, накануне будущих выборов подобный вариант вновь станет предметом заинтересованного обсуждения.
    Разумеется, сам по себе "санитарный кордон" не может решить главную проблему - восстановление экономики республики. Эта задача в принципе неразрешима в рамках взаимоотношений Чечни и России. Тут необходимы усилия мирового сообщества, возможные только при наличии у России заинтересованности в таких усилиях.
    Сегодня вариант компромисса с чеченскими боевиками многим кажется невероятным. Ни рост жертв, ни возрастающее бремя экономических издержек, связанных с чеченской войной, пока существенно не влияют на российское общественное мнение. Доля россиян, выступающих за продолжение военных действий в Чечне, с начала 2000 года застыла на отметке 60%. Среди избирателей В. Путина таких еще больше - 67%. Больше всего сторонников войны среди русского населения Северного Кавказа и Дальнего Востока, меньше всего - среди жителей Москвы и Санкт-Петербурга.¹³ Что касается внешнеполитического давления на Россию в связи с этой войной, то оно вызывает у большинства россиян лишь негодование.¹⁴
    Однако общество не может долго находится "под наркозом" иллюзий. Если через год-полтора война не закончится видимой победой федеральных сил, то общественные настроения могут круто перемениться в сторону давления на власть с целью прекращения военных действий. Тогда появится спрос на серьезное обсуждение мирных форм урегулирования чеченского кризиса.

    Начиная с середины ХХ в., все попытки различных государств мира, а таких было немало, силой удержать в своем составе мятежные территории, на которых сложилась массовая вооруженная поддержка этническому сепаратизму, оканчивались провалом.
    Причины этих неудач крылись не только в сложности ведения войны с вооруженным населением, но и в осознании нецелесообразности насильственного удержания иноэтнических мятежных территорий. Жители метрополий постепенно осознали, что выгода от насильственного удержания подобных территорий - призрачна, а громадные экономические издержки реальны, что человеческие жертвы таких войн невосполнимы, а ценность человеческой жизни, особенно жизни "своих" солдат, растет. В ходе таких войн у общественности воюющих стран неизбежно возникают опасения неоправданного усиления роли армии и милитаристских сил в политической и экономической жизни. Наконец, появляется осознание невозможности насильственного "перевоспитания" больших этнически своеобразных общностей даже в тех случаях, когда на территориях, оставленных колонизаторами, устанавливались деспотические режимы или начинались межплеменные войны. Народы должны сами пройти весь тот сложный, порой мучительный путь, который уготован историей для развивающихся наций.
    Все эти факторы неизбежно должны проявиться и в России по отношению к Чечне, и в Сербии по отношению к Косово. Они постепенно могут быть осознаны большинством российского и сербского общества. Не сомневаюсь, что рано или поздно Россия и Сербия "переболеют" Чечней и Косово, вопрос лишь в том, когда это произойдет.